Не знаю, сумею ли я описать чужую любовь, но я попробую…
В детстве у меня была мечта: уменьшить соседнюю пятиэтажку вместе со всеми ее жителями так, чтобы она помещалась в моей комнате. Люди, ничуть не ощущая своей ничтожности, продолжали бы жить своей размеренной жизнью: ссориться, мириться, завтракать, обедать, и – вот оно, самое интересное! – заниматься любовью. А я бы наблюдала за этим, вносила свои изменения в их жизнь, диктовала условия. Они были бы моими куклами. Мечта была упоительно жестока, но я наслаждалась ею без угрызений совести, зная, что ей навсегда суждено остаться лишь в моих фантазиях.
Я выросла, и мечта вершить чужие судьбы превратилась в увлечение достраивать чужие жизни. Проезжая в трамвае мимо плохо занавешенного освещенного окна я успевала заметить все мельчайшие детали быта в комнате и придумать жизнь ее обитателей. Иногда казалось, что окна выстраивали свой сюжет, как кадры в кинопленке: вот тут, на этой кухне, еще ужинают, а вот здесь уже поели и моют посуду. Занятие было таким увлекательным, что можно было проехать свою остановку.
Я встретила эту парочку в метро. Их молодость и красота настолько контрастировали с угрюмостью толпы, что на них просто нельзя было не обратить внимание. Они целовались так сочно, что хотелось прокрутить пленку назад и посмотреть на это еще раз. Я видела много влюбленных парочек, но именно эта запомнилась мне. Может потому, что я сразу увидела в них послушных героев для своих фантазий. А может они действительно были единственные в своем роде, настолько счастливые, настолько поглощенные друг другом, что даже не заметили моего пристального взгляда.
С тех пор я почувствовала себя настоящим кукловодом. Режиссером и одновременно зрителем захватывающего действа. Я представляла себе все настолько ярко, что жмурилась от реальности красок.
Вот я представляю себе, как они проводят свои вечера: пьют чай, разговаривают и любуются друг другом. Как она мило пьет чай. Одна капелька замерла у нее на уголке губ, притаилась и ждет своей дальнейшей участи. А вторая капелька упала с чашки и расплылась на белой футболке некрасивым пятном. И все равно красиво. А он берет шоколадные конфеты и кормит ее. И когда ее губы касаются его пальцев – они поднимают глаза друг на друга.
И телевизор они смотрят не так как все. Они поглощены не зрелищем на экране, а друг другом. Они рядом и чувствуют постоянно это присутствие друг друга. И вместе взволнованно следят за сюжетом, и вместе смеются, когда смешно, непременно переглядываясь, боятся, наверное, хоть на миг упустить ту чудесную связь, что существует между ними.
А как они занимаются любовью. Я приберегаю это зрелище для особых случаев. Ведь они не трахаются, нельзя это так назвать, они – священнодействуют. Тела их переплетаются, губы сливаются в поцелуе и вот он, самый главный момент единения, крупным планом. Жаль, что никто, кроме меня, не увидит, как же это бывает красиво. А это красиво необычайно. Я бы даже сказала, что это божественно: два таких изумительных тела, эти счастливые глаза, эти звуки и запахи любви. Они настолько реальны, что иногда, открыв глаза, мне кажется, что влюбленные побывали не только у меня в голове, но и в моей спальне. И тогда я всем телом прижимаюсь к простыням, пытаясь кожей вобрать в себя хоть немного чудодейственного любовного эликсира.
Я не знаю, где они сейчас. В тот вечер они вышли из вагона метро, а я поехала дальше. Может быть они поссорились прямо на перроне, разошлись и больше никогда не виделись. А возможно, они поженились, нарожали куч детей и огромная птица ежедневной рутины накрыла их своим серым крылом. Не знаю. Я знаю лишь одно, что бы они ни делали – это будет не настоящим, не в полную силу. Настоящая их жизнь, настоящая их любовь, во всей своей полноте и яркости красок, происходит в моей голове. И она никогда не прервется.
Не знаю, сумела ли я описать чужую любовь. Хочется думать, что сумела. Тем более, что теперь она для меня не такая уж и чужая.